-- А ну, пошел!
Никогда в жизни Роберт не проходил такого тщательного медицинского осмотра и никогда не сталкивался с подобной грубостью и бесцеремонностью медиков. Должно быть, ветеринары были заботливее и деликатнее при осмотре животных, чем эти при осмотре людей. У Роберта брали анализы, делали снимки и тесты, вводили какие-то зонды, прослушивали, простукивали, мяли и проводили вовсе непонятные манипуляции. Молодому человеку казалось, будто он попал на безумный конвейер, постепенно из человека превращаясь в кусок мяса, который надо тщательно осмотреть, вынести о нем суждение, а потом либо выкинуть на помойку, либо положить в морозилку. Он уже не мог сказать, как долго длится освидетельствование. Сознание выхватывало лишь отдельные моменты этих часов. Слепящие лампы... Странные переговорные устройства у некоторых врачей, вроде того, что он заметил у доктора Райта... Гул голосов медиков... Тяжелые шаги охраны... И плачущая Пат... Роберт запретил себе думать... запретил чувствовать. "Это происходит не со мной!" -- твердил он. "Мне это снится".
А потом их вновь вытолкали на бетонное поле, так и не дав одеться. Только на этот раз их окружала не сетка с вышками, а шесть этажей огромного четырехугольного здания. Охрана гнала их по коридору из решеток, сплошь уставивших гигантский двор, а потом втолкнула в очередной зарешеченный загон. Решетка с металлическим грохотом захлопнулась, охранник повернул ключ.
Небо над зданием посерело, предвещая рассвет. Роберт поднял голову и его взгляд наткнулся на решетку. Они были в клетке...
Молодой человек выругался, и тогда зарешеченное небо ответило дождем.
Доктор Райт поднялся в свой кабинет на третьем этаже Службы адаптации. Таблички с его именем на двери еще не было -- только номер кабинета, но Линкольн Райт не сомневался, что табличка вскоре появится. Строго говоря, у Райта был не один кабинет, а целых три -- комната для собеседований, лаборатория и собственно кабинет с комнатой отдыха в придачу. Подобное великолепие свидетельствовало об одном -- скоро доктор должен был снять ошейник и даже получить гражданские права. Райт знал, кому обязан блестящей карьерой. Сенатор Томпсон сделал для него больше, чем те два нумера, что дали ему жизнь. Линкольн Райт никогда не задумывался об этих людях -- в конце концов, они просто выполняли приказ, но сенатор Томпсон действовал по собственному почину, руководствуясь исключительно справедливостью и великодушием. За благополучие своего благодетеля доктор Райт способен был порвать в клочья любого, но сейчас, когда Ричарду Томпсону особенно была нужна его служба, ухитрился прозевать момент.
С досадой швырнув электронный ключ в ящик письменного стола, нумер взял бинокль и подошел к окну, чтобы как следует рассмотреть возникшую проблему. "Проблема" сидела в клетке и звалась "Роберт Шеннон". "Субъект мужского пола двадцати восьми лет", -- пробормотал доктор Райт стандартное определение для попаданцев. Линкольн Райт от души жалел, что во время шторма Роберт Шеннон не утонул, или хотя бы не приложился как следует головой обо что-то твердое и не заработал амнезию, пусть и не полную. Безымянный попаданец был бы лучшим решением всех проблем, но, к несчастью, американец прекрасно помнил свое имя, в том числе и имя "Томпсон", и был не просто однофамильцем сенатора, но и его дядей.
Сейчас Линкольн Райт уже не спрашивал себя, как могло случиться, что на столь важную информацию он наткнулся так поздно. Теперь надо было думать, что сделать, чтобы предотвратить скандал. Стоило Шеннону сообразить, что означает одно из его имен, стоило открыть рот, как огласка стала бы неизбежной, да и репортерам не составляло труда сложить два и два. Райт мало знал консула Томпсона и потому не беспокоился о его судьбе, но допустить, чтобы какие-то бездельники насмехались над сенатором Томпсоном, не мог. "Родственник Ричарда Томпсона нумер!", "Дядя сенатора носит ошейник!", -- Райт словно наяву видел заголовки газет, представлял шумиху в сети и от этих видений у него сжимались кулаки.
Конечно, нумер не сомневался, что в желании притушить скандал, консулы быстро дадут Шеннону вольную, но не верил, что подобные действия хоть в чем-то исправят положение. Спасти сенатора могло одно -- немедленная смерть нежелательного родственника. Если бы перед собеседованием Райт знал, кого занесло в их мир, маленькая таблетка ЛСД в чай решила бы все проблемы. Доктор Райт был весьма запасливым человеком, и в его карманах можно было найти не только ЛСД, но и кое-что посерьезней, а уж в умении пользоваться плодами своей запасливости с Райтом не смог бы сравниться никто. Таблетка в чай -- и в глазах медиков Шеннон становился бесспорным психом, а псих мог болтать, что угодно, ему бы все равно никто не поверил. Хотя много наболтать "псих" бы вряд ли успел -- его ждала утилизация. Впрочем, две таблетки в чай были еще лучше. Сердечный приступ на собеседовании и скоропостижная смерть -- что могло быть естественней для тонко чувствующего художника, оказавшегося в экстремальной ситуации?
К несчастью, медики установили, что Шеннон абсолютно здоров, он сам мог свидетельствовать, что архитектор соответствует всем требованиям, предъявляемым к нумерам, и ликвидировать его сейчас -- на глазах чуть ли не всей Службы адаптации -- не представлялось возможным. Линкольн Райт отвернулся от окна и постарался припомнить все инструкции и программы, надеясь отыскать хоть какую-то зацепку, позволяющую обезвредить субъекта. Инструкции не допускали двойного толкования, так что ловить там было нечего, но программы... Нумер ухмыльнулся. Найденное решение было простым и элегантным, и доктор Райт вновь повернулся к окну. Отыскал среди скорчившихся тел фигуру Роберта Шеннона, прищурился: "Что ж, парень, тебе не повезло, но твоя судьба последнее, что меня волнует -- я никому не позволю разрушить жизнь Ричарда Томпсона".